Вадим Смирнов

 

ДОМ НОВЫХ ДОМОВЛАДЕЛЬЦЕВ

 

Месяцъ Новембрий въ виду остывшего давно супа окончательно завершался. Ах, приятной вам зимы – шелестящимъ образомъ неслось из-за стены картоннаго рая. Время чужеземной любви. Приятной вам зимы – съ той самой редкой вкрадчиво ироничной и все-таки домашней интонацией летело въ замочные скважины и уши новыхъ домовладельцевъ. Кто ихъ имеетъ, да слышитъ. Но и слышавшему не отворяютъ и стучавшего не услышатъ. Но стучавшему отворятъ, а вотъ слышавшего не услышатъ – слабъ голосъ и малы хрустальные ключи, коими отворяютъ железные двери новыхъ домовладельцевъ.

Светомъ фаръ кочующего беспристанно авто вырвало ее из темноты, подбросило и перевернуло маленькое и хрупкое ее тельце въ морозномъ эфире. Съ Днемъ Ангела тебя, светъ мой Аришенька, съ Днемъ Ангела – длинными коридорами толклось въ слепые глазки новыхъ домовладельцевъ. День завершался, завершалось все, о чемъ некогда упоительно въ дымчатомъ полумраке мечталось.

Христофоръ взялъ ее за руку въ тотъ самый моментъ, когда греческий алфавитъ въ лиловую секунду пролистанный, прошитый зимней иглой бесчувствия уже показалъ поросячий свой хвостикъ. Было утро. День первый. Въ одно мгновение жизнь, какъ это часто бываетъ, проскользнула и примерно провалилась съ гулькинымъ эхомъ въ прямой кишкой прострочившемъ домъ новыхъ домовладельцевъ мусоропроводъ.

Рождественский постъ, этакая новогодняя дилема въ душевномъ уравнении. И может быть бежал онъ именно уюта, тихой семейной жизни, въ махровой красной тунике именно что жены. Онъ не делился на два, т.е. вообще на четные числа. На всемъ что онъ беспричинно не любилъ лежал пыльный следъ обреченности, туманнаго нежелания и почти физическаго неприятия. Некая идиллия благополучия была просто невыносима, т.е. она, конечно, мечталась, но всякое приближение къ ней вызывало острый приступъ истерии. Видно все-таки где-то что-то неправильно сложилось, но где и что... Пыль туманнаго нежелания. Впрочем, онъ-то зналъ где это и что это, но тяжко и неприятно сознаться себе въ этомъ. Именно, что духъ мятежности его и мучалъ, что знакъ деления не имъ къ его жизни поставленный, но имъ по необходимости внутрь принятый как-то бестолково оказался проглоченнымъ. Несносна мысль эта, неизбежность эта, невозможность съ этимъ поделать что-то.

Пляжный песочекъ струился изъ ладошки въ ладошку. И нечто уже стало понятнымъ. Проекция собственныхъ чувствъ относительно вселенности переживаний находила смутный откликъ и въ его душе, даже оборачивалась странными попытками жить правильно, иными словами по любви. Онъ, Фаунтлетрой Младший, редко замечалъ ошибки другихъ, но заметивъ, как-то нечаянно переживалъ и мучился. Будто это были его самого, Гумберта тяжеловеснаго, промахи. Именно тогда и проявлялась, становилась родниково-кристальной его собственная неблагонадежность.

Теперь, сидя въ огромной вожделенно пустой зале, въ громогласной тишине, где света было больше, чемъ мыслей о немъ, онъ, Томъ Уленшпигель, пилъ дорогой фруктовый гуанинъ за лакированнымъ натертым до блеска столомъ, упиравшимся кривыми своими ногами въ высокий белоснежный небосводъ въ доме новыхъ домовладельцевъ и думалъ, какъ должно быть хорошо лаконичному завершенному предмету, ну, хотя бы этому стулу, въ его окончательности. И онъ демонстративно поерзалъ поскрипелъ, приятно потеревшись о благородную кожанную спину, радуясь минутной безнаказанности.

Безнаказаннымъ въ доме новыхъ домовладельцевъ ничего не оставалось. Т.е. именно это и было основной заповедью и местомъ действия одновременно въ доме новыхъ домовладельцевъ.

Немедленно кто-то прибежалъ, сталъ кричать, тыча ему въ носъ каким-то грязнымъ папирусомъ съ неразборчивой подписью Хаммурапи. Пришлось убраться. Свежо и чисто было на улице. Только на улице и было свежо и чисто. И онъ, Христофоръ Алигъере, взялъ ее за руку.

 

 

 

 

Дом Твоих Друзей

Вечер, как это ни банально. Снег и чай –
видимо, декабрь. В конце его жизни был
декабрь. Каждый год новая жизнь, спасибо
Данту, какой круг вы выберете? Каждый
день новая жизнь, возможность трогательных
умираний и возрождений. Поставь что-нибудь
знакомое в доме твоих друзей, оставь
что-нибудь после себя: акварельные
сны мексиканского карнавала, серебряную
слезу спящей красавицы, море
сожалений и разочарований. Но лучше –
ничего не оставляй в доме
Твоих Друзей.

                                                                   19 декабря 1993 г.

 

 

 

Введение праведника во двор соблазна –
Готическая перспектива быть обманутым,
Трогательная беззащитность насекомого,
Смертельная усталость в центре города.
Введение праведника во двор соблазна.

                                                                   20 декабря 1993 г.

 

 

 

Тема Виты Нуовы

Новый год. Тема Виты Нуовы: чем дальше, тем всё
меньше приглашений, поздравлений, тем всё
однозначней результат: движения предсказуемы,
слова легковесны, вы не туда попали. Очевидно.
Видно, кто-то в самом начале напутал,
дал мало шансов на окончательное определение
места и времени,
попросту подвёл, в смысле монастыря.
Один пополудни, Два пополудни, меньше, чем
Один в плагиате. Ваше последнее слово,
Пожелание. Тысяча и одна пополудни.
В одиночной камере тысяча и одна.
Торжественное посвящение в музее К. Будь готов.
Вы готовы, есть ещё пять минут. Пионер с мудростью
Сократа. Я продолжу ваше дело под зелёной
Лампой Алладина и не жаль мне прошлого ничуть.
В Гостиной – портрет Мысли о Себе, Известное
Количество Легендарных кресел с разбитыми
Ручками и ножками, чистошерстяная дата
Первой встречи. В старых носках ты встречаешь
Гостью из прошлого, прошлогоднего снега,
Пятнистого камня – страусиное яйцо, рыбий жир,
Собачий холод. Отчаянно кормишь её приторно
Сладким яблочным пирогом – чтобы слаще была
Вита Нуова, слаще, слаще...

                                                                   21 декабря 1993 г.

 

 

|Дальше| |Назад|