*         *         *

          Вот те на. Мы расстались. Подумать только. Впрочем, и сегодня от твоей шляпки меня тошнит не меньше. Знаешь, такая серая, с невозможно загнутыми полями, с большой серой пуговицей посередине. Боже, что у тебя было за выражение лица. Как у Жанны Д’Арк перед тем как. На это невозможно было смотреть, и я с досадой отмечал недоумение на лицах прохожих! И никакая улица в утренних солнечных лучах просто не могли воспринять твое тело без иронии. Какое несчастье! Дождь был всегда, даже в солнце, знаешь, что такое бледность твоего лица в солнце?!
          Но я знал тебя другой. В ёлочной гирлянде, цветах и шампанском. Я-то знал блеск перемены. Я предлагал тебе тапочки, тапочки всех любовниц, и когда ты не отказывалась, происходило чудо. Как сказала, тая, свечка: всё, что было на тебе – и мамина белая кофточка с глубоким вырезом, и сиреневые узенькие джинсы, а потом длинная пышная чёрная юбка (как ты кричала, когда на неё наступали в автобусе!) становилось достоянием паркета. Изумительный воск! И скрипучее поле боя, и пена пухового одеяла и красные гардины и чайный сервиз и почти бассейн просто обалдевали, сходили с ума от этой сцены. Так ты побеждала пространство, реальность жизни: дымом и ветром, глупостью и пустотой. Маленький, ты сам всё прекрасно. Конечно, солнышко. И ты меня? И в другое ушко тоже. Ещё. Пожалуйста.
          А однажды, вернувшись, в гирлянде, свечах и шампанском, под роскошным, воздушным одеялом вместо тебя я обнаружил – шляпку такую серую, с невозможно загнутыми полями, с большой серой пуговицей посередине. Смешно, правда?